Название: Пастельные краски.
Автор: 21st century
Фандом: Кроссовер Resident Evil, Supernatural, Devil may Cry.
Размер: Макси.
AU, постапокалипсис. Материки Южной и Северной Америки охвачены пандемией вируса Т. Большая часть населения - заражена и погибла, часть выживших находит пристанище под землей, в искусственном оборудованным комплексе. Их жизнь окружена имитацией и синтетикой, химической пищей и надежной ложью правительства. Другая часть отслоилась и существует независимо: закрытый сектор зовет их Повстанцами - бродягами, мародерами, выживающими на поверхности любыми способами и ценой. В свою очередь, Закрытый сектор организован цивилизованно и гармонично - по официальным данным он подчиняется правительству, на деле - отдан сильнейшим фармацевтический компаниям, разделивших комплекс на сектора. Повстанцы выказывают нежелание подчиняться новой Власти и за сим подвержены травле. Новый мир разделяется на два отдельных куска.
От автора: Проба пера после долгого застолья. Рассказ не имеет глав, потому выкладываться будет кусками. Пересечение фандомов имеет логическое обоснование, которое планирует постепенно раскрываться по ходу сюжета. Первый кусок - небольшой аперитив и лично мое желание узнать: есть ли смысл развивать и продолжать эту тему. Приятного чтения.
читать дальшеОсень с запахом увядшей листвы, дождливого неба и мокрой коры. Терпкая горечь с неуместно сладкими нотками, словно густой кленовый сироп, пролитый в черный арабский кофе. Одежки деревьев хрустят в пружинистом шаге – легко, однотонно, - подошвы выбрасывают тихое, чуткое «соль».
- Будто ничего не случилось. – Шепот срывается с губ облачком пара. – Правда? Кажется, будто сейчас кто-то выйдет и возьмет газету с крыльца. Дети пойдут в школу. Кто-то выведет пса. Хоть что-то.
Ее слова тяжело повисают в осенней прохладе. Холодный пригород полон бледных, пастельных тонов, долгих речушек дорог, полных листьев и сора, зеленой щетины ковра в правильных формах земельных участков.
- Не хочу видеть то, что из них выйдет. – Пирс пробует пальцами знаки, будто слепой. Номерная табличка с проржавевшими парами – штат Айова в плотной рыжей корке-коросте.
- Нечему выходить. – Дуло винтовки приподнимает блестящий глянцем пакет и Дин наступает в хруст лепестков тонкой картошки. Ботинок бросает мягкую, нечеткую тень. Их силуэты – растертый грифель на чистой бумаге. – Здесь нечего есть – они давно пережрали друг друга.
- В домах что-то есть.
- Мне стоит обольщаться, что это выжившие?
- Смотря, что ты подразумеваешь под этим. – Пирс поднимается, сбивает с колен мучную белую пыль. 18.45. Сегодня темнеет с востока. Облака дождливого серого красятся в тяжелую вечернюю синь – тенар с прослойкой индиго.
Кто-то поднимает глаза к влажной спутанной шерсти – небо без единого пятнышка звезд.
- Пора уходить.
- Обсмотрим пару домов. – Дин обрывает его, словно не слышит. Разгоняет шагом заплатки красно-желтых листов, манит кивком, как ребенок – играя.
- Мы не успеем.
- Вы останетесь здесь. – Ответствует он. - Ребекка и Барри – ждите у машины. Пирс. Бери полегче что-нибудь и топай за мной. Понял?
Ниванс кивает ему неохотно. Невзрачный Glock сменяет винтовку - рукоять мягко ложится в ладонь и лижет пальцы нагретым теплом. Дин берет легкую, спортивную сумку – темно-синий мешок с пакетом соленых орешков на дне, - печатает взгляд на коробках домов в ржаво-желтых пятнах-оспинах, - опускает шаг на ступеньку.
Первый этаж как игрушечный домик - пустой и детальный, бесцветный, застывший. Ни следа возни, ни побоев, ни пятнышка грязи на горчичном бледном ковре. Слой пыли лежит, будто занавесь шелка - прозрачная ткань серебрит голубой полумрак паутиной. Гости ступают на ощупь, тревожат подошвой паркетный рояль - очередь клавиш черно-белого дерева.
- Там должна быть кухня. – Скачок подбородка – за дверь – Поищи что-нибудь. Я поднимусь наверх.
Кусочки мыла, лезвия бритвы, зубная паста и нить. Батарейки и ткань, сигареты и сласти, полотенца, бинты, мягкие облачка ваты. На дне шкафа хрустящий пакет с ассорти, носочек без пары с ободком из сине-красных полос, и залежи порно в строгих черных коробках. Улыбка гнет губы изогнутой мягкой дугой.
- Паршивец. – Он шепчет беззлобно.
Перисто-серое небо грузно плывет над землей, отражаясь в квадратиках стекол. Он сгребает в мешок пачки лезвий, тюбики пасты, карандаши – для детишек, - прямоугольники папирос – для обмена. Все глухо падает в кучу, одно на одно, с шумом подскакивает, ложась на плечо, мелодично шепчется, выпирает уголками из сумки, толкаясь, стуча. В родительской спальне пахнет чем-то липким и кислым, как вязкая смазка и уксус. Крылья носа чутко дрожат, пробуя запах. Он толкает дверь, осторожно, долго, бездумно смотрит в разлитый парфюм, пустивший мутные пятна по узорному полу.
Дом неприветливо пуст. Тишина в нем ломка и хрустяща, как в бумажном пакете, как в теплой коробке с бледно-желтым нутром.
- Что-то есть? – Вопрошает он, минув шестнадцать ступенек по лестнице - вниз. Ниванс ставит консервные банки широкими низкими столбиками:
- Как видишь. – Отвечает, погодя, неохотно. – В столешнице еще осталась пачка просроченных чипсов.
- Я угощусь?
- Твой желудок – травись.
Дин не уверен, что переход на «ты» был удачным. Ладонь солдата старательно толкает пачку итальянских спагетти в располневшую сумку – она висит на руке, словно пивное надутое брюхо.
- Не поместится. – Поднимает голову Пирс. – Возьми к себе минералку и соду.
- А что с чистой водой?
- Ни черта.
- Дрянь. – Тесный шкафчик возмущенно звенит серебром и целует холодом кисть, упавшую в рот. Он примеряется: стоит брать ложки и вилки? Хмурится мелко, - бугорок толстых линий, - выходит во двор через кухню.
Собаки спят на отросшем газоне. Он видит вспухшие шаром животы, грязные пятна на светлой не чесаной шерсти. Ошейники-ленты – выцветший красный и коричневый цвет, хвосты - облезшей кисточкой-щеткой.
- Их не кормили. – Дин думает вслух.
Ветер несет в нос сладость осенней листвы, влажной сырости, дождя и асфальта. Мухи роятся над запахом тел: они садятся, взлетают – жирные пчелы, как бусины перца. В их пении он почти рад громкому «Дин!».
Пирс неспешно вдыхает в тонком скрипе двери. Мрак облепляет: тесный и вязкий, липкий, болотно-зеленый, как в ряске, сильно несущий цветущей рекой. Гниение находит подвал - небольшой, словно погреб; неожиданно теплый, даже неприятно нагретый. Фигурки у стен сложились в комочек, - их лица мягкой резьбы, как у кукол в Сочельник. Клочья кожи висят на ручонках потертым дряхлым тряпьем.
- Странно. – Вспорхнуло на выдохе, слетело с его языка.
Он заглядывает сверху вниз, со ступеньки, произносит задумчиво-тянуще, медля:
– Они умерли позже, чем те, которых мы находили.
- Покончили с собой?
- Или им помогли.
Винчестер обводит губами его очевидный вопрос:
- «Кто». Ты это хотел спросить?
- Что я хотел, то спросил бы сам. – Парирует Пирс раздраженно, отступая ровно на веерный взмах. В мутном стекле небо затянуто плотной, грубоватой лепниной. Семь часов отбивают эхом короткий удар: в молчании сухо свистят тонкие ветки, листья-монеты роняют чуткий неслышимый звон – неосознанный, заполняющий уши – и с облака падает первое тихое «соль».
Дин цепляет солдата за клетчатый шарф. Он толкает в затылок, почти печатает в пятна на грязном стекле; шаркает шепотом в ухо:
- Давай, скажи, что не заметил, Орлиный глаз.
- Какого…
Он обрывается – Дин тычет пальцем в черную точку у дальних васильковых домов. Она скачуще движется, упруго ступает на елочку-лесенку хрупких, ломких досок ступенек, взбирается дробью – отрывистых, стучащих шагов – и гаснет в темном прохладном нутре.
- Его не было рядом, когда я смотрел!
- Плохо смотрел! – Надрывный шепот похожий на крик. Винчестер бьет по оконной раме рукой - он возмущен и тревожен, не собран и застигнут врасплох.
Капитан выдыхает, накрывает ладонью лицо и пробует веко:
- Сколько патронов, боец? – Голос звучит тише, спокойней. В окнах дрожит бас уходящего грома.
- Полный магазин, сэр. – Он неожиданно нисходит на «вы»: Дин улыбается бегло и вскользь – заплетает, распускает полную ленту, безмолвно смеясь. Неуместно, думает он. – Но даже с этим у нас не будет шансов.
- Он здесь один.
- Шутите, капитан? Вы лучше меня знаете, что…
-…Чистильщики не ходят в одиночку. – Обрывает Дин, наступая. – Да. Но там он один.
Его голос горячий, тяжелый; кольца глаз скачут направо – смотрят внимательно, цепко, чтобы скользяще свернуть и пройтись по другой стороне. Он уверен, что на улицах пусто. Два слога раскрывают и сводят губы кольцом:
- Пусто. Эти сволочи разошлись присматривать домик покраше. У нас будет пару минут. – Он рвано кивает. – Пойдем. Бери сумки.
- Стой.
- Что?
- Собаки. Во дворе нет собак.